МОЯ ЖИЗНЬ

Тогда подобные мысли о возрождении иврита  казались несбыточной мечтой. Но после погромов 1881года, потрясших юг России, и после того, как Александр III, пообещав депутации еврейских старейшин положить конец "беспорядкам", тут же собственноручно написал: "...русские слишком сильно ненавидят этих жидов, и до тех пор, пока те не перестанут эксплуатировать христиан, эта ненависть не утихнет", многие увидели то, что еще до погромов разглядел я- будущее еврейское государство, где евреи заговорят на языке, дарованном им Г-сподом. 

В 1879 году я еду в Париж изучать медицину, чтобы лечить больных в Эрец-Исраэль. Узнав же, что сам болен чахоткой, оставляю мечту стать доктором и поступаю в учительскую семинарию Альянса (Всемирный еврейский союз, основанный в 1880 году для оказания помощи евреям во всем мире). Я женился  на Деборе Ионас, из Парижа переезжаю в Вену, где встречаюсь с П. Смоленскиным, далее - в Алжир, а оттуда - в Яффо. В пути учу жену ивриту. Когда в октябре 1881 года мы сошли на яффский берег, я поцеловал землю обетованную и, взяв жену за руку, поклялся: отныне мы будем говорить только на иврите! 

Мой дом стал первым домом в Иерусалиме, где говорили только на иврите. На моих обитателей показывали пальцами: сумасшедшие! Я заразил своей одержимостью жену, друзей, учеников школы, где он преподавал по собственной методике: учить ивриту только на иврите, потом - многие кибуцы, Галилею, в конечном счете - всю страну. В 1921 году иврит был признан одним из трех официальных языков Палестины. Американский священник Джон Холмс удивлялся: "Даже животные теперь понимают по-еврейски. Когда я путешествовал по Палестине, моя упрямая лошадь не хотела трогаться с места, пока я не начинал понукать ее на языке Священного Писания". 

Дебора сдержала клятву, хотя ее сердце разрывалось от боли, ведь она не могла сказать своему первенцу все, что шепчет мать, кормя ребенка, баюкая и прижимая к сердцу. А мальчик молчал, хотя его сверстники уже говорили - на русском, арабском, польском, английском... Ближайший друг Иехиль Пинес умолял меня прекратить жестокий эксперимент над собственным ребенком, убеждая, что дитя, изолированное от полноценного общения с матерью (почти не знавшей иврита), с другими детьми, с улицей может вырасти идиотом. Но отец Бен-Циона оставался тверд как камень: иврит стоит того, чтобы ради него даже пожертвовать сыном! 

Однако первой жертвой стала жена, а не сын. Болезнь, которой Дебора заразилась от меня, почти ежегодные роды, бедность подорвали и без того слабое здоровье несчастной женщины, и в 1891 году она умерла. Было ли ей утешением, что она стала, как напишет в своих воспоминаниях ее жестокосердный супруг - я, "первой матерью национального возрождения, давшего нашему народу поколение, говорящее на иврите"?

 После смерти жены я оказался в отчаянном положении: нищий вдовец с двумя детьми. Еще трое умерли, и раввины запретили хоронить их на еврейском кладбище, как детей "еретика", "отступника". Надежды на возрождение иврита тоже были почти "при смерти". Даже в Иерусалиме в 1902 году насчитывалось всего семей десять, в которых говорили на иврите. Отлученный от общины, оклеветанный врагами,я, по доносам самих же евреев, был брошен в тюрьму, основанную им газету запретили. Когда отца арестовали, сыну исполнилось двенадцать лет. Соседские мальчишки не давали ему прохода: "Твой отец-безбожник за решеткой! Он сидит вместе с ворами и убийцами, так ему и надо!" Мальчик вернулся домой в слезах и вдруг улыбнулся: "Как же обрадуется отец, что меня дразнят на иврите!" 
Ничего радостнее для меня быть и не могло - сорванцы специально заучивают ругательства на иврите, чтобы дразнить Бен-Циона, ведь его сын знал только иврит, свой родной язык. А радость была необходима, после смерти Деборы врачи вынесли приговор: жить мне остается полгода, ни о каком повторном браке не может быть и речи. Что делать? Я пишу в Россию Хемде Ионас, младшей сестре Деборы, московской студентке, честно признаваясь, что жду девушку, если она согласится приехать в Палестину и стать моей женой. Хемда согласилась. Она взвалила на свои плечи заботы о сиротах, о бесприютном доме, сама зарабатывала деньги, чтобы я смог оставить работу в школе и посвятить себя главному делу жизни - составлению "Полного словаря языка иврит", работа над которым потребовала полвека (1906-1958) и была завершена с выходом последнего, шестнадцатого, тома через 36 лет после моей смерти  

Когда я задумал сей грандиозный труд, не было даже слова такого - "словарь", говорили "сефер милим" - "книга слов". Тогда я создал неологизм, взяв за основу "мила" (слово) и образовав от него "милон" (словарь) - самое первое слово современного иврита, созданное мной самим. Нет, я не был "выдумщиком слов", как называли меня скептики, завистники, невежды, я лучше всех понимал, сколь велика ответственность за каждое созданное слово. "Мне приходилось где-то читать, - сказал я однажды своему другу, - что мы, евреи, говорим на семидесяти разных языках. Пока мы говорим на языках гетто, нам не стоит и мечтать о свободе... Ивриту названия инструментов и утвари нужны не меньше, чем философские понятия. Все эти слова когда-то существовали в иврите, но были утрачены. Из иврита они пришли в арабский, греческий и другие языки, где получили права гражданства. Теперь пора их отыскать и вернуть домой. Кому-то придется годами искать в еврейских книгах и в сочинениях на других языках, в библиотеках всего мира те слова, которыми наш народ некогда пользовался, но которые были утрачены". 

Вот и пришлось мне искать по всему миру "заблудившиеся" слова, "возвращать их домой". Давно миновал срок, отмеренный мне врачами. Целые годы я  провел в библиотеках (кстати, слово "сифрия" - библиотека - создал мой ближайший друг И.Пинес), книгохранилищах Лондона, Оксфорда, Парижа, Ватикана, Флоренции, Рима, Вашингтона, Нью-Йорка, Берлина. В одном из писем я писал: "Я не могу просто сказать вам: примите мою точку зрения. Лишь только группа ученых, работающих совместно, способна создавать необходимые слова. Иначе иврит уподобится беззащитному городу, красу и честь которого может осквернить каждый, кто только пожелает". 

Такая группа объединилась летом 1890 года в "Комитет языка иврит" (предшественник современной Академии иврита) с целью "способствовать распространению языка иврит, в том числе и разговорного, во всех слоях общества". В комитет, кроме меня, вошли Давид Един - профессор Иерусалимского университета, исследователь средневековой еврейской литературы, основатель Союза учителей Израиля; Авраам-Моше Лунп - слепой географ и историк; раввин Хаим Гершензон - знаток Торы и Талмуда. Комитет проделал огромную работу по систематизации лексики современного иврита, изданию словарей и учебников, выработке норм правописания и произношения. Несколько слов, которые кажутся такими привычными, ввел в иврит мой старший сын - Бен-Цион: "мехонит" (автомобиль), "хашмалит" (трамвай), "моадон" (клуб), "ганав-кис" (вор-карманник), "ацмаут" (независимость). Как и я, он принял новое имя - Итамар Бен-Ави(1882-1943), стал известным журналистом, написал книгу "Ави" ("Мой отец", 1937). 

Справедливости ради надо упомянуть здесь, что я  был не единственным, кто предпринял подобные попытки... Известно, что одним из древнейших языков Египта, еще до арабского владычества, был коптский. Но к XI-XII векам он оказался полностью вытеснен арабским, оставаясь лишь языком древних рукописей и богослужения коптов-христиан. Доминиканский монах Ванслеб, путешествовавший по Египту в 1672-1674гг., рассказывал, как встретил в Асьюте древнего старца Афанасия, говорившего по-коптски. После встречи с ним Ванслеб записал в дневнике: "Со смертью Афанасия умрет и коптский язык". Но нашелся человек, который как раз в то время, когда я и Дебора поклялись говорить на иврите, заявил своей невесте, что в их доме будет звучать только коптская речь. Этого египтянина звали Клаудиус Лабиб, он даже потребовал, чтобы пункт "говорить только по-коптски" был особо указан в брачном контракте. Однако его попытка не удалась. Сегодня шесть миллионов коптов говорят на арабском. А шесть миллионов израильтян - на иврите. Поистине, великое чудо свершилось там!